Автор: Авдотья Никифоровна
Фандом: Г. Сенкевич, "Огнем и мечом", "Потоп"
Название: Странная любовь
Пейринг: Богун/Горпина, Богун/Елена (на заднем плане)
Рейтинг: R
Дисклеймер: Всё принадлежит Сенкевичу.
Предупреждение: Смерть основного персонажа, смерть второстепенного персонажа, ООС, да и фанфик этот первый у меня.
Пролог
читать дальшеРаздался стук в дверь. Странный такой боязливый, как будто пришедший хотел, чтобы ему всё-таки не открыли, и он вернулся бы ни с чем.
«Ни с чем, если не считать своей чистой и непогрешимой душонки» - хмыкнула девушка, пряча длинные косы свои под шапку.
Выйдя на улицу, она увидела старого шляхтича с длинными как у сома усами, что свисали аж на старый жупан. Тот с удивлением взглянул на девушку – молодая, высокая, красивая – явно по его представлениям не так должна выглядеть … ведьма. Старик не знал то ли под ноги плюнуть этому соблазнительному, но всё-таки сосуду дьявола, то ли ус по молодецки подкрутить. Очнувшись от наваждения, он буркнул: «Иди за мной» и пошёл к себе домой не оглядываясь.
Она слышала, как лях шептал себе молитвы под нос
«Ну давай, молись, молись как бы дьявол не скрутил тебе сейчас шею» - девушка почти с ненавистью смотрела на спину свого нового знакомого. Ей бы развернуться и вернуться домой, туда, где она госпожа. Кого она только не принимала: мужички, гоноровые шляхтянки рыдали, ползали на коленях, умоляя помочь в их беде. Поворожить, вылечить, приворотное зелье, отворотное зелье… Да и не только это она делать умела. Но о том даже в таком городе как Чигирин, где, казалось, уже возможно и позволено всё, лучше не говорить.
Войдя в дом шляхтича, она увидела немолодую женщину, что не дала ей времени снять с себя верхнюю одежду тут же, схватив пришедшую за руку, повела ее вглубь дома, рассказывая о странной болезни своей единственной дочери.
- Бедняжка - она просто чахнет на глазах. Что мы только не делали… Уже и ксёндза приводили, а ничего не помогает. Пожалуйста, - тут женщина замолчала, видимо не зная, как называть свою гостью.
- Горпина. Зовите меня Горпиной.
Глава I
читать дальшеЖаркие лучи летнего солнца заглядывали в комнату через щель между закрытыми ставнями окно. Там, в городе кипела жизнь: она слышала обрывки чьих-то разговоров, смех, ржание коней. Но эти радостные звуки жизни только заставляли её всё больше хмуриться. Заезжий болгарский купец Йован Божков рассказывал ей когда-то, что есть такие существа вампиры, коих пруд пруди в его родных болгарских горах, что любят они пить кровь человеческую и что боятся они солнечного света. Говорил он, что стоит хоть одному лучу попасть на тварь ту могильную, как покрывается шкура её волдырями…
Горпина, конечно, не была вампиром, но того дня эта ведьма боялась солнца не меньше чем те чужестранные бесы, которых девушка уже начинала жалеть, как неких товарищей по несчастью. Ведь вчера она целый день ходила по степи и собирала травы и цветки на … венок. Ворожеи самой смешно было – что за детская блажь! Ромашки, волошки, ковила… возле маленькой речушки были сорваны мята и листья папоротника. Венок получился красивый, большой, но вот, когда девушка вернулась в город, творение её больше напоминало высушенный веник – и она выбросила его в придорожную пыль.
И вот теперь сидела она у себя дома и пила холодную воду. Руки её, лицо и шея были свекольно красными, и стоило коснуться их, как они сразу начинали болеть, словно клеймо на них раскалённым металлом ставили. От воспоминаний Горпина вздрогнула – на миг среди голосов людей, что доносились с улицы, ей послышались дикие крики: «Лови, лови! Держи её! Бей ведьму!». Она знала, она прекрасно понимала, что ей забыть то надо, с головы выбросить, как не раз ей советовал брат, но девушка не могла этого сделать. Как забыть то, что её четырнадцатилетнюю девушку за волосы выволокли из дому. Как забыть то, что Лёшка Чёрный ей клеймо поставил на лоб, чтобы призналась, что это она дождевые тучи отгоняла. Ничего не добившись, её бросили в реку, но она не утонула. Утром бра её старший Олег нашел её в камышах на другом береге. Он перевязывал ей голову, утешал, просил, чтобы она не плакала. А девушка и не думала рыдать – сидела, молчала и вспоминала Лёшку, которого когда-то почти любила.
Она больше никогда не возвращалась в родную станицу, никогда не видела Дон, хоть иногда и очень хотела этого.
А рана на лбу зажила за один день. Когда Олег решил сделать перевязку, то очень удивился не найдя и шрама. Горпина же, слабо улыбнувшись, сказала:
- Видишь, и ты умеешь колдовать.
Кажется, после того случая она стала ещё краше. Только красота её стала воистину колдовской – в ней правильность черт слились с порой грозным и устрашающим выражением чёрных глаз. Недаром Йован называл её самовилой* и говорил, что она его когда-нибудь с ума сведёт.
Вообще-то болгарин много ей всякого говорил. Раз заглянув Горпине в глаза сказал:
- Пожалуйста, едь со мной в Болгарию. Я люблю тебя. Я понимаю – ты гораздо младше меня, но молю тебя подумай об этом. Просто подумай.
Купец поцеловал ей руку, будто она шляхтянка, и ушёл. А Горпина осталась стоять посреди пыльной улицы, затем пошла к себе, что-то даже напевая себе под нос.
И вот послезавтра она должна была дать свой ответ. Сейчас ей полагается думать о предложении, но она не думала – а чего здесь размышлять? Йован старше её на тридцать с гаком лет, но зато он, когда Горпина поведала ему, кто она на самом деле, лишь улыбнулся и сказал:
- Я знаю, красавица.
Болгарин тут же рассказал о своей покойной бабушке, которая была лучшей травницей в своём селе. Старая Милица знала все травы в округе: когда какой цветок аль плод наибольшую силу имеют, как снадобья из них готовить… Не раз тёмной ночью старуха покидала дом свой и шла в лесные чащи, столь густые, что казалось и зверь там не стал бы жить, но в тех глухих местах вырастали, как грибы после дождей, дома лихих гайдуков. Знахарка лечила сих гордых воителей, после их многочисленных схваток с турками.
Рассказав это, Йован сказал:
- поэтому я не считаю твои хм… увлечения чем-то бесовским или противоестественным. Сама видишь, какие у моей семьи традиции.
Как-то виновато улыбнувшись Горпина, пробормотала, что не увлекается снадобьями, Но взглянув на сияющее лицо мужчины, поняла, что час для признаний не пришёл, а может никогда и не наступит никогда: болгарин был свято уверен, что повезёт к себе на родину добрую волшебницу, что будет любить его, рожать ему детей и исцелять гайдуков, коих Йован поддерживал. Поддерживал: он дарил им оружие, предупреждал об опасности, не смотря на все свои клятвы данные туркам и слова о верности Падышаху: «единственному человеку, способному навести порядок в землях славянских»… Но вот незадача: черноглазая казачка хоть ведьмой и была, хоть детей бы точно могла бы нарожать, но вот доброй никто Горпину назвать по справедливости не мог.
Болгарин находился в неведении об истинной сути своей избранницы. Его воображение рисовало ему милые картины, где русынка готовила целебные зелья с различных цветков. Почему-то чаще всего в таких мечтаниях являлись ему розы тюльпаны.
Тем временем сидела Горпина дома среди мешочков с сушеной блекотой**, терновников, и жаб. Сидела, проклиная само солнце, и совершенно не напоминала покойную добрейшую болгарскую знахарку, что по неведомой причине считала, что дар свой получила от Девы Марии.
Вдруг ведьма встала и открыла дверь, за которой стоял мужчина, одетый в богатую казацкую одежду. И фигура, и лицо его были неприятными и не могли бы порадовать ничей взор: худой, как тычка на огороде, кривоногий, однако Горпина, весело улыбнувшись, и даже поклонилась ему, сказав:
- Здравствуй, ваша милость, - но и слова эти, и жесты, их сопровождавшие, показались, видимо, мужчине столь странными, что он аж вздрогнув, услышав такое обращение.
Почтительное выражение быстро исчезло с лица девушки.
- Принёс?, – набросилась на него с расспросами ведьма: – Почему ты не пришёл ещё вчера? Мы же договаривались!
Казак смотрел в угол комнаты, где висели на стенах куски бумаги, на которых кто-то не очень мастерски нарисовал существ с человеческими телами и звериными головами. Тут он, как будто, проснувшись от своего сна, вскипел, крикнув:
- Не смей говорить со мной как с холопом, ведьма!, - он, схватившись за пищаль, продолжил: - Помни, у меня есть серебряная пулечка. Как раз для тебя!
- Научись сначала врать, ясновельможный пан Куклиновский, - спокойным голосом голосом проговорила девушка, а затем, откинув прядь волос со своего лица, спросила: - Так принёс?
- Достал, хоть и трудно это было сказать по правде… - сказал и положил на стол сложенный вчетверо платок.
Раскрыв его ведьма увидела короткую прядь чёрных жестких волос. Горпина взяла её в свои руки, пробормотав, что он уже в их руках.
Куклиновского обуял неясный страх. Он трясущимися руками положил на стол небольшой мешочек, в котом тихо но отчётливо прозвучал звон монет.
- Иди, иди уже, ляше.
- Но…
- Иди, иди.
Оставшись наедине, ведьма закрыла за неспокойным шляхтичем. Затем открыла окно, впустив в комнату солнечные лучи и звуки улицы, но Горпину уже не беспокоили. Она сняла с себя всю одежду и легла на пыльный пол. Глаза ведьмы закрылись. Она долгое время лежала без движения, и могло бы показаться, что она спит, если бы не бурное дыхание и побледневшее лицо девушки, что через несколько мгновений покрылось словно росой холодным потом.
Как удивителен мир, что является людям, стоит им только закрыть глаза! С вечной темноты, из мутных пятен света зарождаются неясные образы людей, зверей и птиц. Многие из тех видений есть ни что иное как отражение людских мечтаний и мыслей. Так, стоит молодому пылкому юноше сомкнуть глаза свои, как тут же пред мысленным взором его появляются красавицы с нескромными улыбками и прекрасными телами. Впрочем, подобные картины могут показаться мечтателям с буйным воображением и при свете небесных светил – в сплетении веток, в неясных тенях они могут увидеть женские лики, хоть, если бы взглянув на то человек поспокойней, монах например, задумался бы о тщетности жизни на сей грешной земле.
Но есть и иные видения, лишь пророкам да колдунам доступные. В них прошлое и будущее, чужие земли и далёкие эпохи свиваются в один дикий вихрь, с которого лишь на мгновение показывалось и замирало чьё-то лицо, дабы вновь нырнуть в чащу других образов и исчезнуть в них, как искра во тьме.
Зажав в руке прядь чужих волос, ведьма пыталась в том смерче поймать их обладателя. Горпина, как охотник, что через чащу гонится за диким зверем, носилась среди этого невообразимого буйства красок и звуков.
Ведьма нашла его. Это был высокий темноволосый невероятно красивый мужчина, который не удостоил Горпину даже взглядом своих чёрных глаз, тогда как другие её жертвы, обычно, начинали плакать или пытались убежать, стоило им хоть мельком взглянуть в горящие воистину адским огнём глаза колдуньи. Это удивило и разозлило ведьму, но гнев лишь придал силы её проклятью.
* * *
Горпина пришла в себя лишь поздним утром.
Взглянув в осколок зеркала, висящий на стене, девушка радостно отметила, что за ночь кожа её избавилась от всех последствий той неразумной прогулки по степи. Она оделась и, не заплетая свои косы, пошла на улицу, чтобы поесть в каком-нибудь шинку, ведь у неё не было ни сил, ни желания чего0либо готовить, а грошей после прихода Куклиновского было достаточно на любые прихоти.
Когда ведьма шла мимо неказистой лавки меняйлы-армненина, её кто-то грубо схватил за руку и затянул за рог дома. Она уже начала возмущаться, как вдруг узнала человека, который всё ещё держал её за руку, не давая ей уйти.
«Но это же невозможно! Ведь ещё никто, никто ещё не выживал после моих проклятий» - пронеслось в голове колдуньи.
Тишину нарушил низкий голос мужчины:
- Ну, красавица, и давно ты этим занимаешься?
- Чем? – немного визгливо спросила Горпина, неуспешно пытаясь за бахвальством скрыть свой испуг.
Тот лишь улыбнулся и спокойно ответил:
- Обрядами.
_________________________________________
* Самовила - в южнославянской мифологии женские духи, очаровательные девушки с распущенными волосами и крыльями.
** Блекота (украинское название белладонны) - многолетнее травянистое ядовитое растение, вид рода Красавка (Atropa) семейства Паслёновые (Solanaceae).
Глава II
читать дальшеА мы с тобой как две березы, что трещат под топором.
А мы с тобою очень странно, весело живем.
А мы с тобою как две птицы да на одной сковороде...
Ох, что-то мне вещует сердце - быть беде...
Константин Попов «Песня о странной любви»
Вот таким страннейшим образом первый раз встретились Горпина с Богуном. Потом, вспоминая об этом, ей было очень смешно, но тогда девушка очень испугалась, когда казак спросил её, зачем она это сделала. После его заявления о том, что человек, которого пытались убить имеет право знать хотя бы причину, Горпине захотелось, чтобы её убили и не мучили больше. Она уже была готова озвучить свои мысли. Но неожиданно для себя самой она заявила, что хочет есть.
Огонь бешеной ярости, что начал зарождаться в душе Богуна, неожиданно исчез. Он взглянул на ведьму с невольной жалостью и спросил:
- Ты что голодаешь?
- Да, – с серьёзным видом ответила девушка, хотя ей становилось смешно. Заглянув в его глаза, она добавила – Да. Ужасно голодаю. Со вчерашнего вечера.
* * *
Три года назад, она, ещё тринадцатилетняя девочка, согласилась пойти на речку с Лёшкой, дабы ловить рыбу. Она, ничего странного не заподозрив в том, что её друг детства не захватил с собой ни сетки, ни удок, пошла с ним, хоть тот повёл её в камыши, где словить можно было лишь комаров да мух, но в то сухое лето даже мошек в тех местах не было. Идти туда было недалеко от дома Горпины, но она была уставшей, ведь целый вчерашний день поливала свой слишком большой для одной хозяйки огород. В ответ на её жалобы, парень уверял, что ещё немного, уводя всё глубже в заросли. Лёшка остановился, лишь кода до его уха перестал долетать звук чужих голосов, затем спросил у своей юной спутницы – доверяет ли она ему.
- Конечно. – Ответила Горпина, непониманием наблюдая странные огоньки, что, как шаловливые бесы, плясали в глазах у парня. Да и весь день тот вёл себя очень необычно: беспричинно ухмылялся, норовил схватить за руку или обнять за плечи, что выглядело весьма странно после их недавней ссоры, а ещё рассказывал непонятные шутки. Слушая их, девочка невольно краснела, смутно осознавая, что повтори она их перед отцом, дал бы он её так по губам, что и в другом конце станицы было бы слышно.
Видимо, удоволитворившись ответом, парень снова улыбнулся той больше похожей на оскал улыбкой и повалил Горпину на землю
«Странно, и чего их Чёрными клычут, если среди них ни одного смуглого или темноволосого нету?» - отрешённо думала Горпина, зарываясь пальцами белые Лёшкины волосы. Никакого сумасшедшего удовольствия, о котором она узнала из подслушанного разговора, девочка не чувствовала, когда парень называл её то птичкой, то солнышком, но страшно ей тоже не было. Это он боялся, хоть и пытался в свои пятнадцать казаться настоящим, уверенным в себе и ничего не боящимся мужчиной. У него тряслись руки, и он никак не мог справиться с завязкой на её рубахе. Поняв, что Лёшка решил её просто сорвать, она крикнула:
- Ты, что – дурак? Как я домой пойду? – и сама сняла рубаху.
Тогда именно и выскочила с зарослей Хавронья Петровна, мать Лёшки. Она, дико закричав так, что не было понятно ни слова, бросилась на своего сына и, оттащив его от соседской девчонки, дала ему несколько оплеух и приказала бежать домой и делом заняться, а не дурью маяться.
- Коль сам работы не видишь, спросил бы у матери! Иш то как безделье голову вскружило! Ну погоди, погоди, будешь ещё чёрный от роботы, харцыз ты чёртовый!.. – кричала женщина вслед сыну, который, наверное, в скором бегстве, увидел своё единственное спасение.
Горпина надела обратно рубаху и продолжала сидеть на земле, когда Хавронья Петровна обратилась к ней упавшим голосом: - Чего ты расселась? Пошли.
Через некоторое время женщина снова заговорила:
- Я случайно проходила мимо – татарыння искала. Аж тут я голоса услышала ваши. Подумала – пойду посмотрю. Глянула – целуетесь. Ну, дело молодое, но потом… Это же стыдно, Горпина, стыдно!
Женщина за руку отвела девочку домой и там стала рассказывать о том, как должна вести себя девушка. Уходя женщина грустно, даже виновато сказала, что ни в чём не винит Горпину, что только она, Хавронья, да её негодник-сын виноватый в том, что на реке могло случится, ведь у девочки не было матери – кто бы ей всё то объяснил да рассказал.
И правда кто бы ей то всё рассказал? Матери не стало, когда Горпине было три года, и она её совсем не помнила. Олег с чувством собственного превосходства как-бы нехотя рассказывал младшей сестре о их матери, когда та об этом просила. Её звали Анастасия. Её дети не походили на неё ни внешностью, ни характером – она была тихой низенькой белокурой женщиной с серыми глазами. Анастасия была нездешней. Казачий атаман Максим Донец, на просьбы дочери рассказать о том, как они с матерью познакомились, ответил, что жена его была с-под Новгорода, где отец её держал три лавки, как будто эти слова могли хоть что-нибудь да объяснить.
Хавронья Петровна сжалилась над сиротой и как могла пыталась заменить Горпине мать. Именно эта тучная женщина научила девочку готовить еду, шить и вышивать. Ещё она пыталась научить девочку ходить в церковь, ведь никто из её семьи не имел к вере Христовой ни малейшего расположения – Максим Донец даже однажды пинками выгнал со своего дома попа, который хотел освятить «сие жилище». Казачка решила спасти душу соседской девочки, рассказывая ей о Христе и его учении. Нельзя сказать, что Горпина уверовала, но она старалась порядочно себя вести, дабы не огорчать добрую, но строгую соседку.
Прошло немало времени, и далеко оказалась Горпина от своей наставницы, но даже когда Хавронья Петровна уже никак не могла повлиять на действия девушки, та чувствовала смутную вину за собой, если поступала не так, как учила её казачка, хотя Горпина искренне могла считать свои действия правильными. Так было всегда, но сейчас девушка не то что вины, она даже не чувствовала неловкость, приглашая Богуна к себе домой. Никто из них даже не думал притворяться, будто не знает к чему всё идёт: Горпина не говорила, будто бы собираться угостить галушками своего гостя, хотя накормить его всё-таки нужно было – у шинку, куда они пошли, дабы спасти девушку от «голодной смерти», не очень то вкусно готовили, а потом они гуляли по городу, за разговорами не заметили, как наступил вечер; ну а Богун, в свою очередь, не обещал, что не будет приставать.
Ведьме казалось, что все на неё смотрят, понимая, что она собирается сделать. И она того не стыдилась – напротив глядела на людей с нескрываемой гордостью.
Она рассказывала Богуну о ритуалах и вещих снах и не могла не удивляться тому, как внимательно он её слушал. Казаку было интересно решительно всё: от свиданий с духами до карточных гаданий. Больше того, он называл уличных ворожей ведьмами, хотя большинство с них умели только вращать глазами и загробным голосом рассказывать различные нелепицы, в которые атаман свято верил. Слушая очередной его рассказ о «ведьме» Кхамали, Горпина поняла – он не колдун!
Она не понимала, чего её проклятие не сработало, но спрашивать его сейчас совершенно не хотелось. И Горпина, не зная о чём говорить, молчала.
Возле дома, они встретили Оксану, ещё молодую вдову, у которой Горпина жила в маленькой комнатушке. Женщина, нагловато улыбнувшись, воскликнула:
- Наконец-то и ты начала водить мужиков!
- Я не… Я… Я – девушка! – возмутилась Горпина, ведь поведение хозяйки дома было, как выражалась шляхта, совсем не политично.
- Сейчас - ещё да. – заметил с улыбкой Богун и поцеловал её на глазах у горожан, чьё внимание ведьма с вдовой привлекли криками.
Горпина пыталась вырваться, но казак её не пускал. Ей были приятны его поцелуи, но зачем это было делать так, посреди улицы.
Стоило только казаку её отпустить, как ведьма тут же стремительно побежала в дом, что бы скрыться от чужих взглядов. В след ей летел чей-то смех и ужасно непристойные советы соседки.
- Вот черт, - пробормотала девушка отдышавшись.
- Звала? – спросил атаман и почти вплотную подошёл к ней.
Мысленно выругав себя за то, что не закрыла дверь, Горпина обиженно спросила:
- Почему ты это сделал?
- Почему? – передразнил её Богун, а потом спросил – Тебе не понравился поцелуй?
- Мне не понравилось, что все его видели, - ответила ведьма и отвернулась к окну. Заметив её, всё ещё стоящая на улице Оксана, помахала рукой. Закрывая ставни с давно не смазанными петлями, девушка в пол уха слушала атамана, который объяснял ей, что все узнали бы и без этого.
- Ты что? Всё ещё обижаешься? – удивлённо спросил он.
Не веря своим ушам, ведьма уставилась на казака, который во всём случившемся не чувствовал и капли своей вины. Весь её облик полыхал гневом, который так и не обрушился, на Богуна – Горпина его боялась. Нет, при его присутствии в неё не подкашивались ноги и не путались слова, но это был определённо не тот человек, которого можно было злить. Потом она сама его поцеловала в губы…
Оторвавшись от её, губ Богун бросил взгляд на скромное убранство комнаты – кровати не было, лавки тоже. Он не мог знать, что Горпина спала на циновке, которая днём лежала скрученной у стенки, а девушка была не в том состоянии, чтобы вспомнить об этой детали.
Ну, Юрко… Не мучь мене! – просила ведьма, тем временем как, он сбрасывал на пол все те мешочки и горшки, что стояли на большом столе.
«Это же мои зелья!» - мелькнула в голове у ведьмы единственная связная, но сонная мысль, когда разбились от удара весьма гаденькие самодельные сосуды, в которых колдунья хранила сложнейшие снадобья - некоторые из них она делала месяцами.
Богун, очистив стол, схватил в свои объятия ведьму и положил её на него…
* * *
Ночью Горпина проснулась оттого, что у неё затекло тело. Встав с пола, хотя ведьма не могла вспомнить, как там они оказались, она вздрогнула и от удивления, увидев перед собой старую высокую женщину, одетую в сверкающие одежды.
- Почему ты пришла, Арина?
- Я хочу спасти тебя, дочь моя, - Грустно ответила старушка. – Уходи. Он тебя погубит, да и себя тоже…
- Я не брошу его, - упрямо сказала ведьма, глядя в глаза старухи.
Та лишь улыбнулась и словно туман растаяла в воздухе.
И последние слова ночной гостьи прозвучали так тихо, будто листья зашуршали от лёгкого ветерка: «Ты сделала свой выбор».
Глава III
читать дальше
Год назад Йован Божков уехал в Болгарию без своей желанной девушки. Когда Горпина, не смущаясь, заявила ему, что полюбила другого, он, страшно побледнев лицом, дрогнувшим голосом взмолил, заглядывая, словно побитый пес в черные глаза ведьмы:
- Пожалуйста, дай мне шанс, красота, любов мОя…
В ответ на слезные мольбы, женщина закричала:
- Я люблю другого! – при этом облик её так изменился, что не слышь её слов, никто бы не смог подумать, что так могут говорить о любви: глаза её вспыхнули, черты лица исказились от того бешенства, той звериной ярости, что душила её. В порыве невольного страха Божков отошёл от неё на несколько шагов, умолкнув на полуслове. Между тем ведьма продолжала хриплым голосом, – Не смей, не смей мне говорить об этом! Не хочу я слышать о твоей любви! Скажешь ещё хоть слово – и я убью тебя. Слышишь? Убью!
* * *
Год назад Куклиновский покинул Украину, дав себе зарок не возвращаться, когда узнал, что его союзница предала его. Нет, не мести грозного атамана боялся шляхтич – страшила его темноглазая ведьма, что убивала раньше тех его врагов, которых не мог сгубить он саблей или коварством.
Сказала ему однажды Горпина, что ворожбе нет преграды в расстоянии, что колдовство не кинжал и не стрела, хоть весь мир облетит, а цель свою найдёт, что оно, как туча тёмная, летящая над землёй – и никто не знает, над чьим домом она разразиться грозой…
Запомнил он слова эти, хорошо запомнил. Знал, что не спасёт его от гибели верный бахмат, коль захочет жизнь его отнять она. Знал, но летел стрелой шляхтич в Литву, словно надеясь, что среди родных болот и лесов бессильной будет крылатая смерть, что, как казалось Куклиновскому, уже ядовитым дымом растеклась в сухом воздухе и выла в степных ветрах, пытаясь настигнуть его.
* * *
Вот уже год, как Горпина перестала насмехаться над темы девушками и женщинами, что просили у неё помощи в делах любовных. Вот уже год как она сама с замиранием сердца каждый вечер прислушивалась - не стучат ли по улице копыта Богунового коня, не едет ли к ней её любимый. Гадала колдунья на воде и на огне священном, боясь не случилось ли беды какой.
И успокаивал её огонь – долго жить будет любимый, и уверяла вода – только одну всю жизнь будет любить.
Но одинокими вечерами вспоминала Горпина слова ночной гостьи и пыталась прогнать чувство тревоги, повторяя себе, что предсказания часто неточны, что ошибиться в их толковании легче лёгкого. Тем более такой старой женщине, как Арина: седина и болезни только омрачают разум. И погребальный костёр его не прояснит.
* * *
Горпина впервые увидела ту женщину очень давно – самой ей было лет шесть или сем, когда старуха с длинной седой косой впервые поздоровалась с ней. Расспросив девочку о том, кто она и где живёт, та поинтересовалась:
«Какое сейчас лето?»
Получив ответ, женщина заметила, что воистину река времени быстра. После этого Горпина узнала, что со времён последнего прихода старухи станица сильно изменилась.
- Уже и домов старых не видать. Боюсь, померли все мои знакомые… Ведь здесь, внученька, когда-то моя соседка Алевтина сад вырастила. Эх, видела бы ты те яблока! А теперь где та соседка и где те яблони? Вопрос достойный ответа, между прочем. Зато какой дуб вырос! – утешила себя старуха и опёрлась рукой на столетний ствол дерева.
- А сколько вам лет, бабушка?
- Какая с меня баба, коль даже матерью не стала? А лет мне много. Сколько именно не помню – старая я уже.
Ничего из услышанного не показалось девочке удивительным – старые люди много знают и странно говорят, а то, что женщина старше дуба векового – тоже не диво, ведь она очень старая – вся коса седая.
- Расти большой и здоровой, красавица! – сказала старушка и скрылась с глаз Горпины.
Вскоре, по станице прошёл слух, что в заброшенном доме на околице поселилась одинокая старушка. Также стало известно, что новоселья справлять она не будет, ведь какое угощение может быть у женщины, у какой все вещи вместились в заплечный мешок? Через некоторое время все уже привыкли к тому, что в окне старого дома светло вечерами, что живёт там старуха нелюдимая, что приносят к ней больных, что любую хворь с тела изгоняет…
То, что к Арине ходит соседская девочка, было известно всем тоже – старуха любила детей и рассказывала им разные басни о дальних странах.
- Далеко на юге есть град большой Шираз. Мне приходилось там бывать однажды. Эх, внученька, как там красиво! Какие там розы, какие… как бы сказать, чтобы ты поняла… родники рукотворные. Так вот, в Ширазе жил когда-то Гафиз – мудрец над мудрецами, пусть земля ему будет пухом. Горпина, как я скучаю по своим друзьям…
Но однажды, когда девочка вновь пришла к своей старшей подруге и попросила рассказать что-то ещё о странах дальних, получила ответ нежданный:
- Зачем?
- Моего брата отец уже берёт с собой, когда едет куда-то, учит биться, а мне, может, не придётся увидеть хоть что-то кроме этой станицы, - обиженным голосом объяснила Горпина.
Старуха же сказала, что жёнам дано больше чем мужьям, коим власть и силу дали только, чтоб утешить.
- Зачем рассказывать? - задорно улыбаясь, спросила Арина. – Зачем рассказывать, если можно увидеть?
И не дав девочке опомниться, сказала закрыть очеса и смотреть. «Как можно смотреть, когда глаза закрыты» - недоумевала Горпина, всё же выполнив просьбу. Старуха же ответила, что лишь редкие мастера могу видеть, открыв глаза. Через некоторое время она спросила: «Что видишь?».
- Ничего, - честно ответила та.
- А сейчас? – не унималась Арина, делая непонятные движения руками перед лицом девочки, - Видишь, чувствуешь хоть что-то?
- Да, дед Пантелий поле удобряет.
- Боги, неужели я ошиблась? – пробормотала старуха себе под нос, сделав последний взмах руками, но ни боги, ни девочка ей не ответили. Та, вообще, стояла, не шевелясь, лишь губы тронула лёгкая улыбка да ресницы вздрагивали. И долго продолжалось то странное состояние, пока не открыла Горпина глаза и не сказала одно всего лишь слово: «Розы».
* * *
Шли годы, принося за собой невероятные события: Арина научила её варить снадобья, красавица Дацра с цыганского табора – гадать на овсе, Хавронья Павловна – солить рыжики, сосед Лёшка стал на неё как-то по-другому смотреть, а отец стал учить её биться: на кулаках и саблей, хотя наверное двое последних событий были как-то связаны между собою.
Так беспечно и счастливо жила она. И казалось ей, что нет никого счастливей её в этом мире, но удивляло её, что ни в одном гадании не может увидеть судьбы своей. Даже на Купало не смогла Горпина увидеть, что же случилось с её венком – тот исчез за занавесью вмиг налетевшего ливня.
Весёлая и мокрая молодёжь разошлась по домам, не догадываясь, что в том году дождей больше не будет.
Им ещё повезло, что они жили на берегу Дона, им завидовали жители соседних станиц, где воды в колодцах едва хватало, чтобы напоить людей и животных. От жары на многих деревьях, не дожидаясь осени, желтели и осыпались листья. Пересыхали ручьи и речушки. Каждый день что-то горело: коль не дом соседский так трава. И степь обволакивал не
туман, а дым.
Однажды, выйдя в поле по травы и не найдя ни одного свежего и полного сил растения, наставница сказала Горпине, что люди глупы и уничтожают всё, чего понять не могут, и что этим вечером они захотят убить их.
- Тогда, почему ты не бежишь? – недоверчиво спросила Горпина.
- Я много бегала и устала бежать. Здесь мой дом, Горпина, да к тому же, я чувствую, что лишь здесь меня похоронят правильно*.
* * *
Повинуясь указанию старой колдуньи, Горпина поспешила к себе домой и начала собираться в дорогу. Она уже вложила в сумку свою хлеб, лук да вяленую рыбу, когда остановилась, задумавшись в разумности действий своих: зачем ей бежать? Старуха ведь могла и соврать – Арина не раз говорила неправду своей ученице, дабы научить ту докапываться до истины, та как «колдовство колдовством, но ум ещё никому не мешал».
У пусть слова старой женщины не похожи были на враньё, но и на правду похожи не были. Не могли они быть правдою! Не могли соседи возжелать их смерти: Горпина была почти ребёнком, а Арина… не было в станице семьи, где бы старуха не спасла чью-то жизнь!
Подумав так, девушка обрадовалась, что впервые смогла победить в их игре наставницу и, предвкушая, как похвалит за то её Арина, занялась своими делами, оставив мысли о побеге.
А потом молодая казачка заметила, что на улице гораздо светлее, чем должно быть поздним вечером. Выбежав во двор, она с ужасом смотрела на горящий дом Арины и озверевшую толпу, бегущую к ней.
* В дохристианские времена покойников сжигали.
Глава IV
читать дальшеЛирическое отступление:
читать дальше«Я начинаю замечать, что Чигирин в моём фике имееет мало общего с реальным Чигирином так же, как «Огнем и мечем» с реальными историческими событиями. Мой Чигирин – это местность на грани мира живых и мёртвых, и как в Трансильвании в произведениях западных авторов или в Мексике с американских фильмов, быт моих чигиринцев зависит, главным образом, не от традиций или исторических реалий, а от этого пограниччя.
По моему, каждое произведение являеться своеобразным фанфиком к реальности. Моя же «Странная любовь» - это фанфик, написанный по фанфику, со всема вытекающими из этого обстоятельствами.»
Из дверей в двери,
Из ворот в ворота…
(Из заговора)
Летом чигиринци жили в своё удовольствие и верили ведьмам. Мужчины ходили от шинка до гадалки, от гадалки до коханки*. Казалось, не кончались праздники летом в Чигирине: попойка сменялась попойкой, пляска – другой ещё более разнузданой пляской. И в правоверных* церквях, и в костёлах прихожане едва выслушивала проповеди, но даже там, в храмах, мужчины перемигивались с чужими жёнами, которые явно считали, что церковь нужна для того лишь, чтобы наряд свой новый людям показать. Летом чигиринцы искали папороть и разжигали купальские костры.
Зимой люди вспоминали о Боге и каялись за то, что начудили летом. Беспечные погане с приходом холодов ставали снова добропорядочными христианами. Слали они небесам искренние молитвы и слышали в завываниях метели стенания неприкаянных душ.
Зимой они побивали камнями ворожей, своих незадачливых пророчиц, своих летних цариц.
Зимой чигиринцы прятались за стенами своих домов и боялись ночью выйти на улицу.
Зимой в Чигирин приходили волки.
Они сбивались в стаи и носились по городу пугая лошадей и зля собак. Они лязгали зубами, скалились и пытались догнать людей. Их худые тела изгибались в лунном свете, их серая шерсть ставала дыбом на загривках, их желтые глаза горели голодным пламенем, их лёгкие лапы бесшумно носили их по улицам. Они уходили к утру. Они растворялись в тумане. Они не отбрасывали тени.
Но в темноте они снова выходили на охоту и своим воем мешали спать Горпине.
- Юрка нет. Может выпить отвар с тех корешков? – полушутя спросила себя колдунья, в очередной раз проснувшись ночью, - а что? Хоть высплюсь.
Звери были на другом конце города – снова бесились возле дома одной богобоязненной старушки. Горпина хорошо знала ту ляшку – ведь то был единственный человек во всём Чигирине, который осмелился плевать в след ведьме. Хотя последним временем это случалось редко – она заболела и почти не показывалась на улице, но колдунье отчего-то не нужно было даже видеть старуху, что бы узнать, как та себя чувствует: Горпину будили по ночам если не волки, то хриплое дыхание ляшки, борющейся за каждый глоток воздуха.
- Замолчи! Дай мне поспать, - просила порой у ляшки Горпина, - ты не знаешь, как мне холодно и одиноко ночами. Заткнись уже старая дура!
Но никто и не думал прислушиваться к ведьминым просьбам: всё также выли волки и хрипела по ночам старуха… От череды блеклых сумрачных дней и постоянной невозможности выспаться Горпина перестала понимать сколько времени это уже продолжалось: день, неделю, вечность?
Всё также не возвращался Богун.
Какие дороги его задержали, в каких шинках пропадает, что не возвращается к ней?
Однажды на рынке встретила Горпина есаула Ельняшку, тот расспрашивал торгашей о цене лошадей, но явно не собираясь ничего покупать. Обернувшись к окликнувшей его ведьме, казак сразу как-то сник, словно встреча эта была для него чем-то ужасным. Но есаул, пытаясь скрыть своё истинное настроение, тут же затараторил о том, как он рад видеть Горпину, как та похорошела, и что погода нынче плохая, и что кони плохие на базаре, а сёдла – хороши, а подковы у кузнеца…
- Где Богун? – прервала его колдунья, схвативши казака за кунтуш, - Где он?! – и в этом крике её, и в этих глазах, враз страшно потемневших, любой бы сумел увидеть пустые дни и холодные ночи, хрип умирающей и хвостатые тени, и одиночество волчицы, вдруг потерявшей своего Ладо.
- Где он? А он не приехал? Ах, да, да… ну как сказать… в гостях он. У друзей, - нашёлся с ответом есаул и продолжил – к князьям-казакам поехал. Ох, знала бы ты, панна, какие они храбрые воины! Истинные казаки, даром, что ляхи. Да не бойся, девка, погостит и к тебе вернётся, - и не надо было быть ведьмой, чтобы понять – не верил казак своим словам.
Вскоре Горпина завела привычку спать днём, а ночью бродить по городу – всё равно не заснуть, а волки не могли притронуться к живым: только шипели да скалились, но все ведьмины прогулки заканчивались у дома старушки. Она вместе со зверями стояла, ожидая чего-то; и холод не трогал её, словно она вместе с волками переступила ту черту и оказалась в ином мире, где уже ни мороз, ни жара, ни голод, ни жажда – ничто не важно, а важно лишь хрип, лишь рваное дыхание, лишь ускользающая жизнь, притаившаяся в соседнем доме, куда не войти… «Если только нас не пустят» - внезапная догадка, словно молния, прошила мозг Горпины, пробудивши её из дрёмы.
- Пустят, - прошептала под нос Горпина, стуча в дверь.
«Пустят!» - набатом била в её голове единственная мысль, когда она, ловко копируя голос маленького ребёнка, просила:
- Откройте двери! Умоляю, откройте двери – мне страшно! Мне так страшно, добрая пани, откройте двери!
Кто-то из слуг сжалился над ребёнком. Кто-то – Горпина не запомнила лица того, в чью глотку она вцепилась зубами, чью кровь она пила. Оставив растерзанное тело в сенях ведьма пошла к больной. Другая служанка, увидев столь страшную расправу, выпрыгнула из окна, но Горпина и не собиралась её останавливать – она была сыта.
Волки тем временем уже рвали на части серебристое облачко, которое поднялось над мёртвой ляшкой.
Домой Горпина пришла на шатающихся ногах и с хмельной головой – что говорить ни вино, ни даже Богуновы ласки так не пьянили её как горячая кровь. Кровь! Кровь! Ничто не согревало её так, не насыщало, не давало таких сил: казалось, теперь она могла летать, в пыль превратить горы и спалить моря. Вот только давили её стены, потолок, рухлядь, да вонючие травки.
- К чёрту всё! – с диким криком бросилась ведьма к снадобьям на столе. – К чёрту! - разбивались глиняные сосуды, - К черту! – осыпались на пол порванные травы, - К черту! – ударились о стену резко открытые ставни, - К черту! К черту! К черту!!! – рвала, топтала плоды своих многодневных усилий Горпина. А потом, враз обессилев, упала на землю. Несколько мгновений лежала, часто и шумно дыша, затем села и странно спокойным голосом заговорила, трогая руками черепки: - отворотное зелье, приворотное зелье… - и, не договорив, затряслась то ли от рыданий, то ли от смеха.
«Спать на полу – дело дурное. Это ещё Хавронья Петровна накрепко вбила девушке в голову. Пожалуй, это был единственный завет соседки, которого надо действительно придерживаться. Только два раза я его нарушила: этой ночью, да ещё тогда с Богуном. И что удивительно: и разу не замёрзла, не простудилась и боли в спине меня не мучили – ни одна из опасностей, грозивший по словам многоопытной соседки, не настигла меня. Зато после таких ночей осталась я с разбитым сердцем и обозлившимся на меня городом – Хавронья Петровна не могла бы догадаться, что сон без тюфяка может иметь подобные последствия».
Но всё это Горпина будет думать потом, а сейчас она лежала среди волков, зарываясь пальцами в серую шерсть, греясь от их призрачного тепла. И снежинки блестели в первых лучьях рассвета. Просыпался Чигирин.
«Скоро уже перепуганная служанка старухи вылезет из той норы, в какую она забилась, и всем всё расскажет».
Но всё это будет потом, сейчас же снег, заносимый ветром в окно, припорашивал черепки. Сейчас Горпина будто лежала на облаке, засыпая, засыпая…
Потом она вспомнит про перекошенное лицо, растрёпанные волосы да белёсые гляделки служанки – сейчас же видит она сквозь дрёму тяжёлые тёмные косы, пухлые губы, да чёрные очи с поволокой и лениво думает, что лучше бы не видеть во век тех очей ни ей, ни Богуну.
Поздним утром Чигирин бурлил, словно котёл в дурного кашовара – соседи, увидев открытые двери, сразу почуяли неладное, а, не докричавшись никого, зашли в дом испугались и принялись креститься – в сенях лежал слуга с перегрызенным горлом. Вначале думали на на животное – бешенная собака или что-то в этом роде, но потом старый пан Слепнёвский, человек знающий и опытный, заявил, что убийца - человек. При этом он объяснял своё утверждение, опираясь не только на особую форму укусов, но и на многие другие менее заметные признаки. Под конец его рассказа, зеваки начали отодвигаться подальше от сего опытного человека, испугавшись того, где он мог получить такой опыт. Но больше всего людей испугало и удивило то, что неведомый убийца не ограбил дом.
Снег за ночь покрывалом укутал улицы, собаки не брали след и матёрые кобели скулили, словно щенки - уже думали обвинить жидов, как ближе к полудню появилась служанка. Девка дрожала и заикалась так, что понять что-либо было не возможно. Её как могли успокаивали – утешали, напоили немного горилкой, и дали несколько оплеух, но самый больший толк был от слов, что «верно девка сама и виновата, коль объяснить ничего не хочет», на сказавшего такое правда все посмотрели, как на умалишённого, потому что «как такая малявка могла бы убить такого мужика?», но служанка пришла в себя и начала свой рассказ. Хоть убийство и произошло на её глазах, она от страха мало что запомнила: знает только, что Трохим сам открыл двери, и что убийцей была черноволосая женщина громадного роста, одетая в белую сорочку.
Женщины заохали, что то видать сама смерть пришла, но многомудрый Ян Слепнёвский снова взял слово и заявил, что смерть обычно управляется косой, а не зубами.
Но вскоре вспомнили горожане про одну высокую девушку – сироту из Дона, про которую ходили по Чигирину слухи самые странные, но когда толпа добралась к дому ведьмы, та уже сидела на своём жеребце. Отчего-то люди расступились пропуская всадницу и стаю то ли собак, то ли волков увязавшеюся за колдуньей.
- Какие волки? – упыри. – припечатал опытный пан Слепнёвский.
Пускаться в путь одной через зимнюю степь – ещё глупее чем спать на полу, но что уж поделать – Горпина часто поступала глупо, да и в этот раз она была не одна: с ней были её волки, её стая! И вместе они убегут и от чигиринцев, и от чёрных глаз атамановых, и от девичьих очей с поволокою. И она закричала пронзительно и сильно, так, что аж степь задрожала.
Глава V
читать дальше«Говорят, что один человек в зимней степи обречён на смерть: что же я не была одна, - думала потом Горпина, - может мои волки искали мне пищу и защищали мой сон? Хотя я не помню, чтобы я ела или спала. Помню лишь ветер, редкий острый снег, бег моего коня, его копыта, разбрасывающие грудки земли, и стаю моих волков, мчящихся без шума и без тени».
Кто из них первым заметил то урочище, Горпина не знала. За водопадом обнаружилась долина со старым домом, конюшнями и мельницой. Везьде, где только могла, росла кукурудза – кто-то, наверное, раньше акуратно рассаживал ее на грядках, но сейчас уже и не скажешь где они были.
На пороге дома лежала женщина. Высокая. Богато одетая. И давно мертвая. У нее были длинные черные косы, поблекшие и грязные, красные бусы сверкали в лучах солнца, оскаленные зубы были белыми, словно жемчуг. От нее пахло сладкой гнилью и почему-то порохом.
Волки даже не попытались понюхать или лизнуть тело – они поопускали головы и скулили, как собаки. Горпина выкопала яму, найденной в сенях мотыгой, и положила туда женщину и прежде чем зазыпать землёй, потрогала зубы-жемчужины, лениво поразившись их белизне и гладкости. Зубы были крепкими и вырвать их не получалось.
Закончив погребение, Горпина пошла собирать кукурудзу. Набрала полный подол льдышек-качанов. В доме она её почистила, вылущила зёрна в мыску, розтирала замерзшие пальцы и вдруг с неё сошло то бездумное отупение, владевшее нею всю дорогу. Она огляделась и задумалась мыла ли она руки после похорон и можно ли теперь есть эти зерна? А есть хотелось: голод и усталость разом навалились на неё. Она точно помнила, что недалеко протекал, не успевший застыть ручей, но это ничего не значило. Она принюхалась – кажеться не пахнут.
Нужно было пойти на мельницу, там же должны быть жернова, хотя Горпина давно уже не пользовалась ими и – сказать по правде – не хотела начинать. Ведьма последнее время имела дело со злаками только в виде муки и уже очищенных от шелухи круп, а ещё чаще с готовыми кашами и хлебом в харчевнях… В животе заурчало и Горпина открыла заслонку печи. «Похоже на моей улице праздник начался», - подумала Горпина, увидев заботливо сложенные дрова – осталось лишь огонек поднести.
– Меня ждала что ли?, - спросила саму себя.
– А если и так?, - морозным воздухом дохнуло ей в лицо.
* * *
Все же нужно было поискать те распроклятые жернова! Кукурудза одуряюще пахла, оставаясь при этом одуряюще твердой. Измучившись Горпина стала питьт воду, в которой та варилась.
Утром она проснулась злой и скрипела зубами, стоило ей только подумать о всех тех делах, которые нужно ей переделать: отчистить дом, доварить еду, вытрепать ковры, постирать свою одежду, узнать как здесь с припасами, выяснить где это здесь: она, кажется, проезжала мимо города… проезжала…
– О Боги! Конь!
К счастью, коня, брошенного на дворе, не тронули ни волки, ни местные – он щипал траву ис-под снега и обиженно поглядывал на хозяйку. Горпина облегченно выдохнула и впервые за долгое время радостно улывнулась:
– Нодо еще и овса купить.
Понимаю, что это слишком маленький кусочек, чтобы назвать его главой, но написала я его давно, а продолжение никак в голову не приходит – пусть лучше здесь висит, чем на листках где-то потеряется.
Поздравляю, всех, кто всё таки верит, что этот фик допишется, с прошедшими праздниками и желаю вам всего самого лучшего в новом году.
Фандом: Г. Сенкевич, "Огнем и мечом", "Потоп"
Название: Странная любовь
Пейринг: Богун/Горпина, Богун/Елена (на заднем плане)
Рейтинг: R
Дисклеймер: Всё принадлежит Сенкевичу.
Предупреждение: Смерть основного персонажа, смерть второстепенного персонажа, ООС, да и фанфик этот первый у меня.
Пролог
читать дальшеРаздался стук в дверь. Странный такой боязливый, как будто пришедший хотел, чтобы ему всё-таки не открыли, и он вернулся бы ни с чем.
«Ни с чем, если не считать своей чистой и непогрешимой душонки» - хмыкнула девушка, пряча длинные косы свои под шапку.
Выйдя на улицу, она увидела старого шляхтича с длинными как у сома усами, что свисали аж на старый жупан. Тот с удивлением взглянул на девушку – молодая, высокая, красивая – явно по его представлениям не так должна выглядеть … ведьма. Старик не знал то ли под ноги плюнуть этому соблазнительному, но всё-таки сосуду дьявола, то ли ус по молодецки подкрутить. Очнувшись от наваждения, он буркнул: «Иди за мной» и пошёл к себе домой не оглядываясь.
Она слышала, как лях шептал себе молитвы под нос
«Ну давай, молись, молись как бы дьявол не скрутил тебе сейчас шею» - девушка почти с ненавистью смотрела на спину свого нового знакомого. Ей бы развернуться и вернуться домой, туда, где она госпожа. Кого она только не принимала: мужички, гоноровые шляхтянки рыдали, ползали на коленях, умоляя помочь в их беде. Поворожить, вылечить, приворотное зелье, отворотное зелье… Да и не только это она делать умела. Но о том даже в таком городе как Чигирин, где, казалось, уже возможно и позволено всё, лучше не говорить.
Войдя в дом шляхтича, она увидела немолодую женщину, что не дала ей времени снять с себя верхнюю одежду тут же, схватив пришедшую за руку, повела ее вглубь дома, рассказывая о странной болезни своей единственной дочери.
- Бедняжка - она просто чахнет на глазах. Что мы только не делали… Уже и ксёндза приводили, а ничего не помогает. Пожалуйста, - тут женщина замолчала, видимо не зная, как называть свою гостью.
- Горпина. Зовите меня Горпиной.
Глава I
читать дальшеЖаркие лучи летнего солнца заглядывали в комнату через щель между закрытыми ставнями окно. Там, в городе кипела жизнь: она слышала обрывки чьих-то разговоров, смех, ржание коней. Но эти радостные звуки жизни только заставляли её всё больше хмуриться. Заезжий болгарский купец Йован Божков рассказывал ей когда-то, что есть такие существа вампиры, коих пруд пруди в его родных болгарских горах, что любят они пить кровь человеческую и что боятся они солнечного света. Говорил он, что стоит хоть одному лучу попасть на тварь ту могильную, как покрывается шкура её волдырями…
Горпина, конечно, не была вампиром, но того дня эта ведьма боялась солнца не меньше чем те чужестранные бесы, которых девушка уже начинала жалеть, как неких товарищей по несчастью. Ведь вчера она целый день ходила по степи и собирала травы и цветки на … венок. Ворожеи самой смешно было – что за детская блажь! Ромашки, волошки, ковила… возле маленькой речушки были сорваны мята и листья папоротника. Венок получился красивый, большой, но вот, когда девушка вернулась в город, творение её больше напоминало высушенный веник – и она выбросила его в придорожную пыль.
И вот теперь сидела она у себя дома и пила холодную воду. Руки её, лицо и шея были свекольно красными, и стоило коснуться их, как они сразу начинали болеть, словно клеймо на них раскалённым металлом ставили. От воспоминаний Горпина вздрогнула – на миг среди голосов людей, что доносились с улицы, ей послышались дикие крики: «Лови, лови! Держи её! Бей ведьму!». Она знала, она прекрасно понимала, что ей забыть то надо, с головы выбросить, как не раз ей советовал брат, но девушка не могла этого сделать. Как забыть то, что её четырнадцатилетнюю девушку за волосы выволокли из дому. Как забыть то, что Лёшка Чёрный ей клеймо поставил на лоб, чтобы призналась, что это она дождевые тучи отгоняла. Ничего не добившись, её бросили в реку, но она не утонула. Утром бра её старший Олег нашел её в камышах на другом береге. Он перевязывал ей голову, утешал, просил, чтобы она не плакала. А девушка и не думала рыдать – сидела, молчала и вспоминала Лёшку, которого когда-то почти любила.
Она больше никогда не возвращалась в родную станицу, никогда не видела Дон, хоть иногда и очень хотела этого.
А рана на лбу зажила за один день. Когда Олег решил сделать перевязку, то очень удивился не найдя и шрама. Горпина же, слабо улыбнувшись, сказала:
- Видишь, и ты умеешь колдовать.
Кажется, после того случая она стала ещё краше. Только красота её стала воистину колдовской – в ней правильность черт слились с порой грозным и устрашающим выражением чёрных глаз. Недаром Йован называл её самовилой* и говорил, что она его когда-нибудь с ума сведёт.
Вообще-то болгарин много ей всякого говорил. Раз заглянув Горпине в глаза сказал:
- Пожалуйста, едь со мной в Болгарию. Я люблю тебя. Я понимаю – ты гораздо младше меня, но молю тебя подумай об этом. Просто подумай.
Купец поцеловал ей руку, будто она шляхтянка, и ушёл. А Горпина осталась стоять посреди пыльной улицы, затем пошла к себе, что-то даже напевая себе под нос.
И вот послезавтра она должна была дать свой ответ. Сейчас ей полагается думать о предложении, но она не думала – а чего здесь размышлять? Йован старше её на тридцать с гаком лет, но зато он, когда Горпина поведала ему, кто она на самом деле, лишь улыбнулся и сказал:
- Я знаю, красавица.
Болгарин тут же рассказал о своей покойной бабушке, которая была лучшей травницей в своём селе. Старая Милица знала все травы в округе: когда какой цветок аль плод наибольшую силу имеют, как снадобья из них готовить… Не раз тёмной ночью старуха покидала дом свой и шла в лесные чащи, столь густые, что казалось и зверь там не стал бы жить, но в тех глухих местах вырастали, как грибы после дождей, дома лихих гайдуков. Знахарка лечила сих гордых воителей, после их многочисленных схваток с турками.
Рассказав это, Йован сказал:
- поэтому я не считаю твои хм… увлечения чем-то бесовским или противоестественным. Сама видишь, какие у моей семьи традиции.
Как-то виновато улыбнувшись Горпина, пробормотала, что не увлекается снадобьями, Но взглянув на сияющее лицо мужчины, поняла, что час для признаний не пришёл, а может никогда и не наступит никогда: болгарин был свято уверен, что повезёт к себе на родину добрую волшебницу, что будет любить его, рожать ему детей и исцелять гайдуков, коих Йован поддерживал. Поддерживал: он дарил им оружие, предупреждал об опасности, не смотря на все свои клятвы данные туркам и слова о верности Падышаху: «единственному человеку, способному навести порядок в землях славянских»… Но вот незадача: черноглазая казачка хоть ведьмой и была, хоть детей бы точно могла бы нарожать, но вот доброй никто Горпину назвать по справедливости не мог.
Болгарин находился в неведении об истинной сути своей избранницы. Его воображение рисовало ему милые картины, где русынка готовила целебные зелья с различных цветков. Почему-то чаще всего в таких мечтаниях являлись ему розы тюльпаны.
Тем временем сидела Горпина дома среди мешочков с сушеной блекотой**, терновников, и жаб. Сидела, проклиная само солнце, и совершенно не напоминала покойную добрейшую болгарскую знахарку, что по неведомой причине считала, что дар свой получила от Девы Марии.
Вдруг ведьма встала и открыла дверь, за которой стоял мужчина, одетый в богатую казацкую одежду. И фигура, и лицо его были неприятными и не могли бы порадовать ничей взор: худой, как тычка на огороде, кривоногий, однако Горпина, весело улыбнувшись, и даже поклонилась ему, сказав:
- Здравствуй, ваша милость, - но и слова эти, и жесты, их сопровождавшие, показались, видимо, мужчине столь странными, что он аж вздрогнув, услышав такое обращение.
Почтительное выражение быстро исчезло с лица девушки.
- Принёс?, – набросилась на него с расспросами ведьма: – Почему ты не пришёл ещё вчера? Мы же договаривались!
Казак смотрел в угол комнаты, где висели на стенах куски бумаги, на которых кто-то не очень мастерски нарисовал существ с человеческими телами и звериными головами. Тут он, как будто, проснувшись от своего сна, вскипел, крикнув:
- Не смей говорить со мной как с холопом, ведьма!, - он, схватившись за пищаль, продолжил: - Помни, у меня есть серебряная пулечка. Как раз для тебя!
- Научись сначала врать, ясновельможный пан Куклиновский, - спокойным голосом голосом проговорила девушка, а затем, откинув прядь волос со своего лица, спросила: - Так принёс?
- Достал, хоть и трудно это было сказать по правде… - сказал и положил на стол сложенный вчетверо платок.
Раскрыв его ведьма увидела короткую прядь чёрных жестких волос. Горпина взяла её в свои руки, пробормотав, что он уже в их руках.
Куклиновского обуял неясный страх. Он трясущимися руками положил на стол небольшой мешочек, в котом тихо но отчётливо прозвучал звон монет.
- Иди, иди уже, ляше.
- Но…
- Иди, иди.
Оставшись наедине, ведьма закрыла за неспокойным шляхтичем. Затем открыла окно, впустив в комнату солнечные лучи и звуки улицы, но Горпину уже не беспокоили. Она сняла с себя всю одежду и легла на пыльный пол. Глаза ведьмы закрылись. Она долгое время лежала без движения, и могло бы показаться, что она спит, если бы не бурное дыхание и побледневшее лицо девушки, что через несколько мгновений покрылось словно росой холодным потом.
Как удивителен мир, что является людям, стоит им только закрыть глаза! С вечной темноты, из мутных пятен света зарождаются неясные образы людей, зверей и птиц. Многие из тех видений есть ни что иное как отражение людских мечтаний и мыслей. Так, стоит молодому пылкому юноше сомкнуть глаза свои, как тут же пред мысленным взором его появляются красавицы с нескромными улыбками и прекрасными телами. Впрочем, подобные картины могут показаться мечтателям с буйным воображением и при свете небесных светил – в сплетении веток, в неясных тенях они могут увидеть женские лики, хоть, если бы взглянув на то человек поспокойней, монах например, задумался бы о тщетности жизни на сей грешной земле.
Но есть и иные видения, лишь пророкам да колдунам доступные. В них прошлое и будущее, чужие земли и далёкие эпохи свиваются в один дикий вихрь, с которого лишь на мгновение показывалось и замирало чьё-то лицо, дабы вновь нырнуть в чащу других образов и исчезнуть в них, как искра во тьме.
Зажав в руке прядь чужих волос, ведьма пыталась в том смерче поймать их обладателя. Горпина, как охотник, что через чащу гонится за диким зверем, носилась среди этого невообразимого буйства красок и звуков.
Ведьма нашла его. Это был высокий темноволосый невероятно красивый мужчина, который не удостоил Горпину даже взглядом своих чёрных глаз, тогда как другие её жертвы, обычно, начинали плакать или пытались убежать, стоило им хоть мельком взглянуть в горящие воистину адским огнём глаза колдуньи. Это удивило и разозлило ведьму, но гнев лишь придал силы её проклятью.
* * *
Горпина пришла в себя лишь поздним утром.
Взглянув в осколок зеркала, висящий на стене, девушка радостно отметила, что за ночь кожа её избавилась от всех последствий той неразумной прогулки по степи. Она оделась и, не заплетая свои косы, пошла на улицу, чтобы поесть в каком-нибудь шинку, ведь у неё не было ни сил, ни желания чего0либо готовить, а грошей после прихода Куклиновского было достаточно на любые прихоти.
Когда ведьма шла мимо неказистой лавки меняйлы-армненина, её кто-то грубо схватил за руку и затянул за рог дома. Она уже начала возмущаться, как вдруг узнала человека, который всё ещё держал её за руку, не давая ей уйти.
«Но это же невозможно! Ведь ещё никто, никто ещё не выживал после моих проклятий» - пронеслось в голове колдуньи.
Тишину нарушил низкий голос мужчины:
- Ну, красавица, и давно ты этим занимаешься?
- Чем? – немного визгливо спросила Горпина, неуспешно пытаясь за бахвальством скрыть свой испуг.
Тот лишь улыбнулся и спокойно ответил:
- Обрядами.
_________________________________________
* Самовила - в южнославянской мифологии женские духи, очаровательные девушки с распущенными волосами и крыльями.
** Блекота (украинское название белладонны) - многолетнее травянистое ядовитое растение, вид рода Красавка (Atropa) семейства Паслёновые (Solanaceae).
Глава II
читать дальшеА мы с тобой как две березы, что трещат под топором.
А мы с тобою очень странно, весело живем.
А мы с тобою как две птицы да на одной сковороде...
Ох, что-то мне вещует сердце - быть беде...
Константин Попов «Песня о странной любви»
Вот таким страннейшим образом первый раз встретились Горпина с Богуном. Потом, вспоминая об этом, ей было очень смешно, но тогда девушка очень испугалась, когда казак спросил её, зачем она это сделала. После его заявления о том, что человек, которого пытались убить имеет право знать хотя бы причину, Горпине захотелось, чтобы её убили и не мучили больше. Она уже была готова озвучить свои мысли. Но неожиданно для себя самой она заявила, что хочет есть.
Огонь бешеной ярости, что начал зарождаться в душе Богуна, неожиданно исчез. Он взглянул на ведьму с невольной жалостью и спросил:
- Ты что голодаешь?
- Да, – с серьёзным видом ответила девушка, хотя ей становилось смешно. Заглянув в его глаза, она добавила – Да. Ужасно голодаю. Со вчерашнего вечера.
* * *
Три года назад, она, ещё тринадцатилетняя девочка, согласилась пойти на речку с Лёшкой, дабы ловить рыбу. Она, ничего странного не заподозрив в том, что её друг детства не захватил с собой ни сетки, ни удок, пошла с ним, хоть тот повёл её в камыши, где словить можно было лишь комаров да мух, но в то сухое лето даже мошек в тех местах не было. Идти туда было недалеко от дома Горпины, но она была уставшей, ведь целый вчерашний день поливала свой слишком большой для одной хозяйки огород. В ответ на её жалобы, парень уверял, что ещё немного, уводя всё глубже в заросли. Лёшка остановился, лишь кода до его уха перестал долетать звук чужих голосов, затем спросил у своей юной спутницы – доверяет ли она ему.
- Конечно. – Ответила Горпина, непониманием наблюдая странные огоньки, что, как шаловливые бесы, плясали в глазах у парня. Да и весь день тот вёл себя очень необычно: беспричинно ухмылялся, норовил схватить за руку или обнять за плечи, что выглядело весьма странно после их недавней ссоры, а ещё рассказывал непонятные шутки. Слушая их, девочка невольно краснела, смутно осознавая, что повтори она их перед отцом, дал бы он её так по губам, что и в другом конце станицы было бы слышно.
Видимо, удоволитворившись ответом, парень снова улыбнулся той больше похожей на оскал улыбкой и повалил Горпину на землю
«Странно, и чего их Чёрными клычут, если среди них ни одного смуглого или темноволосого нету?» - отрешённо думала Горпина, зарываясь пальцами белые Лёшкины волосы. Никакого сумасшедшего удовольствия, о котором она узнала из подслушанного разговора, девочка не чувствовала, когда парень называл её то птичкой, то солнышком, но страшно ей тоже не было. Это он боялся, хоть и пытался в свои пятнадцать казаться настоящим, уверенным в себе и ничего не боящимся мужчиной. У него тряслись руки, и он никак не мог справиться с завязкой на её рубахе. Поняв, что Лёшка решил её просто сорвать, она крикнула:
- Ты, что – дурак? Как я домой пойду? – и сама сняла рубаху.
Тогда именно и выскочила с зарослей Хавронья Петровна, мать Лёшки. Она, дико закричав так, что не было понятно ни слова, бросилась на своего сына и, оттащив его от соседской девчонки, дала ему несколько оплеух и приказала бежать домой и делом заняться, а не дурью маяться.
- Коль сам работы не видишь, спросил бы у матери! Иш то как безделье голову вскружило! Ну погоди, погоди, будешь ещё чёрный от роботы, харцыз ты чёртовый!.. – кричала женщина вслед сыну, который, наверное, в скором бегстве, увидел своё единственное спасение.
Горпина надела обратно рубаху и продолжала сидеть на земле, когда Хавронья Петровна обратилась к ней упавшим голосом: - Чего ты расселась? Пошли.
Через некоторое время женщина снова заговорила:
- Я случайно проходила мимо – татарыння искала. Аж тут я голоса услышала ваши. Подумала – пойду посмотрю. Глянула – целуетесь. Ну, дело молодое, но потом… Это же стыдно, Горпина, стыдно!
Женщина за руку отвела девочку домой и там стала рассказывать о том, как должна вести себя девушка. Уходя женщина грустно, даже виновато сказала, что ни в чём не винит Горпину, что только она, Хавронья, да её негодник-сын виноватый в том, что на реке могло случится, ведь у девочки не было матери – кто бы ей всё то объяснил да рассказал.
И правда кто бы ей то всё рассказал? Матери не стало, когда Горпине было три года, и она её совсем не помнила. Олег с чувством собственного превосходства как-бы нехотя рассказывал младшей сестре о их матери, когда та об этом просила. Её звали Анастасия. Её дети не походили на неё ни внешностью, ни характером – она была тихой низенькой белокурой женщиной с серыми глазами. Анастасия была нездешней. Казачий атаман Максим Донец, на просьбы дочери рассказать о том, как они с матерью познакомились, ответил, что жена его была с-под Новгорода, где отец её держал три лавки, как будто эти слова могли хоть что-нибудь да объяснить.
Хавронья Петровна сжалилась над сиротой и как могла пыталась заменить Горпине мать. Именно эта тучная женщина научила девочку готовить еду, шить и вышивать. Ещё она пыталась научить девочку ходить в церковь, ведь никто из её семьи не имел к вере Христовой ни малейшего расположения – Максим Донец даже однажды пинками выгнал со своего дома попа, который хотел освятить «сие жилище». Казачка решила спасти душу соседской девочки, рассказывая ей о Христе и его учении. Нельзя сказать, что Горпина уверовала, но она старалась порядочно себя вести, дабы не огорчать добрую, но строгую соседку.
Прошло немало времени, и далеко оказалась Горпина от своей наставницы, но даже когда Хавронья Петровна уже никак не могла повлиять на действия девушки, та чувствовала смутную вину за собой, если поступала не так, как учила её казачка, хотя Горпина искренне могла считать свои действия правильными. Так было всегда, но сейчас девушка не то что вины, она даже не чувствовала неловкость, приглашая Богуна к себе домой. Никто из них даже не думал притворяться, будто не знает к чему всё идёт: Горпина не говорила, будто бы собираться угостить галушками своего гостя, хотя накормить его всё-таки нужно было – у шинку, куда они пошли, дабы спасти девушку от «голодной смерти», не очень то вкусно готовили, а потом они гуляли по городу, за разговорами не заметили, как наступил вечер; ну а Богун, в свою очередь, не обещал, что не будет приставать.
Ведьме казалось, что все на неё смотрят, понимая, что она собирается сделать. И она того не стыдилась – напротив глядела на людей с нескрываемой гордостью.
Она рассказывала Богуну о ритуалах и вещих снах и не могла не удивляться тому, как внимательно он её слушал. Казаку было интересно решительно всё: от свиданий с духами до карточных гаданий. Больше того, он называл уличных ворожей ведьмами, хотя большинство с них умели только вращать глазами и загробным голосом рассказывать различные нелепицы, в которые атаман свято верил. Слушая очередной его рассказ о «ведьме» Кхамали, Горпина поняла – он не колдун!
Она не понимала, чего её проклятие не сработало, но спрашивать его сейчас совершенно не хотелось. И Горпина, не зная о чём говорить, молчала.
Возле дома, они встретили Оксану, ещё молодую вдову, у которой Горпина жила в маленькой комнатушке. Женщина, нагловато улыбнувшись, воскликнула:
- Наконец-то и ты начала водить мужиков!
- Я не… Я… Я – девушка! – возмутилась Горпина, ведь поведение хозяйки дома было, как выражалась шляхта, совсем не политично.
- Сейчас - ещё да. – заметил с улыбкой Богун и поцеловал её на глазах у горожан, чьё внимание ведьма с вдовой привлекли криками.
Горпина пыталась вырваться, но казак её не пускал. Ей были приятны его поцелуи, но зачем это было делать так, посреди улицы.
Стоило только казаку её отпустить, как ведьма тут же стремительно побежала в дом, что бы скрыться от чужих взглядов. В след ей летел чей-то смех и ужасно непристойные советы соседки.
- Вот черт, - пробормотала девушка отдышавшись.
- Звала? – спросил атаман и почти вплотную подошёл к ней.
Мысленно выругав себя за то, что не закрыла дверь, Горпина обиженно спросила:
- Почему ты это сделал?
- Почему? – передразнил её Богун, а потом спросил – Тебе не понравился поцелуй?
- Мне не понравилось, что все его видели, - ответила ведьма и отвернулась к окну. Заметив её, всё ещё стоящая на улице Оксана, помахала рукой. Закрывая ставни с давно не смазанными петлями, девушка в пол уха слушала атамана, который объяснял ей, что все узнали бы и без этого.
- Ты что? Всё ещё обижаешься? – удивлённо спросил он.
Не веря своим ушам, ведьма уставилась на казака, который во всём случившемся не чувствовал и капли своей вины. Весь её облик полыхал гневом, который так и не обрушился, на Богуна – Горпина его боялась. Нет, при его присутствии в неё не подкашивались ноги и не путались слова, но это был определённо не тот человек, которого можно было злить. Потом она сама его поцеловала в губы…
Оторвавшись от её, губ Богун бросил взгляд на скромное убранство комнаты – кровати не было, лавки тоже. Он не мог знать, что Горпина спала на циновке, которая днём лежала скрученной у стенки, а девушка была не в том состоянии, чтобы вспомнить об этой детали.
Ну, Юрко… Не мучь мене! – просила ведьма, тем временем как, он сбрасывал на пол все те мешочки и горшки, что стояли на большом столе.
«Это же мои зелья!» - мелькнула в голове у ведьмы единственная связная, но сонная мысль, когда разбились от удара весьма гаденькие самодельные сосуды, в которых колдунья хранила сложнейшие снадобья - некоторые из них она делала месяцами.
Богун, очистив стол, схватил в свои объятия ведьму и положил её на него…
* * *
Ночью Горпина проснулась оттого, что у неё затекло тело. Встав с пола, хотя ведьма не могла вспомнить, как там они оказались, она вздрогнула и от удивления, увидев перед собой старую высокую женщину, одетую в сверкающие одежды.
- Почему ты пришла, Арина?
- Я хочу спасти тебя, дочь моя, - Грустно ответила старушка. – Уходи. Он тебя погубит, да и себя тоже…
- Я не брошу его, - упрямо сказала ведьма, глядя в глаза старухи.
Та лишь улыбнулась и словно туман растаяла в воздухе.
И последние слова ночной гостьи прозвучали так тихо, будто листья зашуршали от лёгкого ветерка: «Ты сделала свой выбор».
Глава III
читать дальше
От коровушек молочко отдаивала,
Промеж межи полоску промежовывала,
От хлебушка спорынью отымывала.
Из русской народной песни
Промеж межи полоску промежовывала,
От хлебушка спорынью отымывала.
Из русской народной песни
Год назад Йован Божков уехал в Болгарию без своей желанной девушки. Когда Горпина, не смущаясь, заявила ему, что полюбила другого, он, страшно побледнев лицом, дрогнувшим голосом взмолил, заглядывая, словно побитый пес в черные глаза ведьмы:
- Пожалуйста, дай мне шанс, красота, любов мОя…
В ответ на слезные мольбы, женщина закричала:
- Я люблю другого! – при этом облик её так изменился, что не слышь её слов, никто бы не смог подумать, что так могут говорить о любви: глаза её вспыхнули, черты лица исказились от того бешенства, той звериной ярости, что душила её. В порыве невольного страха Божков отошёл от неё на несколько шагов, умолкнув на полуслове. Между тем ведьма продолжала хриплым голосом, – Не смей, не смей мне говорить об этом! Не хочу я слышать о твоей любви! Скажешь ещё хоть слово – и я убью тебя. Слышишь? Убью!
* * *
Год назад Куклиновский покинул Украину, дав себе зарок не возвращаться, когда узнал, что его союзница предала его. Нет, не мести грозного атамана боялся шляхтич – страшила его темноглазая ведьма, что убивала раньше тех его врагов, которых не мог сгубить он саблей или коварством.
Сказала ему однажды Горпина, что ворожбе нет преграды в расстоянии, что колдовство не кинжал и не стрела, хоть весь мир облетит, а цель свою найдёт, что оно, как туча тёмная, летящая над землёй – и никто не знает, над чьим домом она разразиться грозой…
Запомнил он слова эти, хорошо запомнил. Знал, что не спасёт его от гибели верный бахмат, коль захочет жизнь его отнять она. Знал, но летел стрелой шляхтич в Литву, словно надеясь, что среди родных болот и лесов бессильной будет крылатая смерть, что, как казалось Куклиновскому, уже ядовитым дымом растеклась в сухом воздухе и выла в степных ветрах, пытаясь настигнуть его.
* * *
Вот уже год, как Горпина перестала насмехаться над темы девушками и женщинами, что просили у неё помощи в делах любовных. Вот уже год как она сама с замиранием сердца каждый вечер прислушивалась - не стучат ли по улице копыта Богунового коня, не едет ли к ней её любимый. Гадала колдунья на воде и на огне священном, боясь не случилось ли беды какой.
И успокаивал её огонь – долго жить будет любимый, и уверяла вода – только одну всю жизнь будет любить.
Но одинокими вечерами вспоминала Горпина слова ночной гостьи и пыталась прогнать чувство тревоги, повторяя себе, что предсказания часто неточны, что ошибиться в их толковании легче лёгкого. Тем более такой старой женщине, как Арина: седина и болезни только омрачают разум. И погребальный костёр его не прояснит.
* * *
Горпина впервые увидела ту женщину очень давно – самой ей было лет шесть или сем, когда старуха с длинной седой косой впервые поздоровалась с ней. Расспросив девочку о том, кто она и где живёт, та поинтересовалась:
«Какое сейчас лето?»
Получив ответ, женщина заметила, что воистину река времени быстра. После этого Горпина узнала, что со времён последнего прихода старухи станица сильно изменилась.
- Уже и домов старых не видать. Боюсь, померли все мои знакомые… Ведь здесь, внученька, когда-то моя соседка Алевтина сад вырастила. Эх, видела бы ты те яблока! А теперь где та соседка и где те яблони? Вопрос достойный ответа, между прочем. Зато какой дуб вырос! – утешила себя старуха и опёрлась рукой на столетний ствол дерева.
- А сколько вам лет, бабушка?
- Какая с меня баба, коль даже матерью не стала? А лет мне много. Сколько именно не помню – старая я уже.
Ничего из услышанного не показалось девочке удивительным – старые люди много знают и странно говорят, а то, что женщина старше дуба векового – тоже не диво, ведь она очень старая – вся коса седая.
- Расти большой и здоровой, красавица! – сказала старушка и скрылась с глаз Горпины.
Вскоре, по станице прошёл слух, что в заброшенном доме на околице поселилась одинокая старушка. Также стало известно, что новоселья справлять она не будет, ведь какое угощение может быть у женщины, у какой все вещи вместились в заплечный мешок? Через некоторое время все уже привыкли к тому, что в окне старого дома светло вечерами, что живёт там старуха нелюдимая, что приносят к ней больных, что любую хворь с тела изгоняет…
То, что к Арине ходит соседская девочка, было известно всем тоже – старуха любила детей и рассказывала им разные басни о дальних странах.
- Далеко на юге есть град большой Шираз. Мне приходилось там бывать однажды. Эх, внученька, как там красиво! Какие там розы, какие… как бы сказать, чтобы ты поняла… родники рукотворные. Так вот, в Ширазе жил когда-то Гафиз – мудрец над мудрецами, пусть земля ему будет пухом. Горпина, как я скучаю по своим друзьям…
Но однажды, когда девочка вновь пришла к своей старшей подруге и попросила рассказать что-то ещё о странах дальних, получила ответ нежданный:
- Зачем?
- Моего брата отец уже берёт с собой, когда едет куда-то, учит биться, а мне, может, не придётся увидеть хоть что-то кроме этой станицы, - обиженным голосом объяснила Горпина.
Старуха же сказала, что жёнам дано больше чем мужьям, коим власть и силу дали только, чтоб утешить.
- Зачем рассказывать? - задорно улыбаясь, спросила Арина. – Зачем рассказывать, если можно увидеть?
И не дав девочке опомниться, сказала закрыть очеса и смотреть. «Как можно смотреть, когда глаза закрыты» - недоумевала Горпина, всё же выполнив просьбу. Старуха же ответила, что лишь редкие мастера могу видеть, открыв глаза. Через некоторое время она спросила: «Что видишь?».
- Ничего, - честно ответила та.
- А сейчас? – не унималась Арина, делая непонятные движения руками перед лицом девочки, - Видишь, чувствуешь хоть что-то?
- Да, дед Пантелий поле удобряет.
- Боги, неужели я ошиблась? – пробормотала старуха себе под нос, сделав последний взмах руками, но ни боги, ни девочка ей не ответили. Та, вообще, стояла, не шевелясь, лишь губы тронула лёгкая улыбка да ресницы вздрагивали. И долго продолжалось то странное состояние, пока не открыла Горпина глаза и не сказала одно всего лишь слово: «Розы».
* * *
Шли годы, принося за собой невероятные события: Арина научила её варить снадобья, красавица Дацра с цыганского табора – гадать на овсе, Хавронья Павловна – солить рыжики, сосед Лёшка стал на неё как-то по-другому смотреть, а отец стал учить её биться: на кулаках и саблей, хотя наверное двое последних событий были как-то связаны между собою.
Так беспечно и счастливо жила она. И казалось ей, что нет никого счастливей её в этом мире, но удивляло её, что ни в одном гадании не может увидеть судьбы своей. Даже на Купало не смогла Горпина увидеть, что же случилось с её венком – тот исчез за занавесью вмиг налетевшего ливня.
Весёлая и мокрая молодёжь разошлась по домам, не догадываясь, что в том году дождей больше не будет.
Им ещё повезло, что они жили на берегу Дона, им завидовали жители соседних станиц, где воды в колодцах едва хватало, чтобы напоить людей и животных. От жары на многих деревьях, не дожидаясь осени, желтели и осыпались листья. Пересыхали ручьи и речушки. Каждый день что-то горело: коль не дом соседский так трава. И степь обволакивал не
туман, а дым.
Однажды, выйдя в поле по травы и не найдя ни одного свежего и полного сил растения, наставница сказала Горпине, что люди глупы и уничтожают всё, чего понять не могут, и что этим вечером они захотят убить их.
- Тогда, почему ты не бежишь? – недоверчиво спросила Горпина.
- Я много бегала и устала бежать. Здесь мой дом, Горпина, да к тому же, я чувствую, что лишь здесь меня похоронят правильно*.
* * *
Повинуясь указанию старой колдуньи, Горпина поспешила к себе домой и начала собираться в дорогу. Она уже вложила в сумку свою хлеб, лук да вяленую рыбу, когда остановилась, задумавшись в разумности действий своих: зачем ей бежать? Старуха ведь могла и соврать – Арина не раз говорила неправду своей ученице, дабы научить ту докапываться до истины, та как «колдовство колдовством, но ум ещё никому не мешал».
У пусть слова старой женщины не похожи были на враньё, но и на правду похожи не были. Не могли они быть правдою! Не могли соседи возжелать их смерти: Горпина была почти ребёнком, а Арина… не было в станице семьи, где бы старуха не спасла чью-то жизнь!
Подумав так, девушка обрадовалась, что впервые смогла победить в их игре наставницу и, предвкушая, как похвалит за то её Арина, занялась своими делами, оставив мысли о побеге.
А потом молодая казачка заметила, что на улице гораздо светлее, чем должно быть поздним вечером. Выбежав во двор, она с ужасом смотрела на горящий дом Арины и озверевшую толпу, бегущую к ней.
* В дохристианские времена покойников сжигали.
Глава IV
читать дальшеЛирическое отступление:
читать дальше«Я начинаю замечать, что Чигирин в моём фике имееет мало общего с реальным Чигирином так же, как «Огнем и мечем» с реальными историческими событиями. Мой Чигирин – это местность на грани мира живых и мёртвых, и как в Трансильвании в произведениях западных авторов или в Мексике с американских фильмов, быт моих чигиринцев зависит, главным образом, не от традиций или исторических реалий, а от этого пограниччя.
По моему, каждое произведение являеться своеобразным фанфиком к реальности. Моя же «Странная любовь» - это фанфик, написанный по фанфику, со всема вытекающими из этого обстоятельствами.»
Из дверей в двери,
Из ворот в ворота…
(Из заговора)
Летом чигиринци жили в своё удовольствие и верили ведьмам. Мужчины ходили от шинка до гадалки, от гадалки до коханки*. Казалось, не кончались праздники летом в Чигирине: попойка сменялась попойкой, пляска – другой ещё более разнузданой пляской. И в правоверных* церквях, и в костёлах прихожане едва выслушивала проповеди, но даже там, в храмах, мужчины перемигивались с чужими жёнами, которые явно считали, что церковь нужна для того лишь, чтобы наряд свой новый людям показать. Летом чигиринцы искали папороть и разжигали купальские костры.
Зимой люди вспоминали о Боге и каялись за то, что начудили летом. Беспечные погане с приходом холодов ставали снова добропорядочными христианами. Слали они небесам искренние молитвы и слышали в завываниях метели стенания неприкаянных душ.
Зимой они побивали камнями ворожей, своих незадачливых пророчиц, своих летних цариц.
Зимой чигиринцы прятались за стенами своих домов и боялись ночью выйти на улицу.
Зимой в Чигирин приходили волки.
Они сбивались в стаи и носились по городу пугая лошадей и зля собак. Они лязгали зубами, скалились и пытались догнать людей. Их худые тела изгибались в лунном свете, их серая шерсть ставала дыбом на загривках, их желтые глаза горели голодным пламенем, их лёгкие лапы бесшумно носили их по улицам. Они уходили к утру. Они растворялись в тумане. Они не отбрасывали тени.
Но в темноте они снова выходили на охоту и своим воем мешали спать Горпине.
- Юрка нет. Может выпить отвар с тех корешков? – полушутя спросила себя колдунья, в очередной раз проснувшись ночью, - а что? Хоть высплюсь.
Звери были на другом конце города – снова бесились возле дома одной богобоязненной старушки. Горпина хорошо знала ту ляшку – ведь то был единственный человек во всём Чигирине, который осмелился плевать в след ведьме. Хотя последним временем это случалось редко – она заболела и почти не показывалась на улице, но колдунье отчего-то не нужно было даже видеть старуху, что бы узнать, как та себя чувствует: Горпину будили по ночам если не волки, то хриплое дыхание ляшки, борющейся за каждый глоток воздуха.
- Замолчи! Дай мне поспать, - просила порой у ляшки Горпина, - ты не знаешь, как мне холодно и одиноко ночами. Заткнись уже старая дура!
Но никто и не думал прислушиваться к ведьминым просьбам: всё также выли волки и хрипела по ночам старуха… От череды блеклых сумрачных дней и постоянной невозможности выспаться Горпина перестала понимать сколько времени это уже продолжалось: день, неделю, вечность?
Всё также не возвращался Богун.
Какие дороги его задержали, в каких шинках пропадает, что не возвращается к ней?
* * *
Однажды на рынке встретила Горпина есаула Ельняшку, тот расспрашивал торгашей о цене лошадей, но явно не собираясь ничего покупать. Обернувшись к окликнувшей его ведьме, казак сразу как-то сник, словно встреча эта была для него чем-то ужасным. Но есаул, пытаясь скрыть своё истинное настроение, тут же затараторил о том, как он рад видеть Горпину, как та похорошела, и что погода нынче плохая, и что кони плохие на базаре, а сёдла – хороши, а подковы у кузнеца…
- Где Богун? – прервала его колдунья, схвативши казака за кунтуш, - Где он?! – и в этом крике её, и в этих глазах, враз страшно потемневших, любой бы сумел увидеть пустые дни и холодные ночи, хрип умирающей и хвостатые тени, и одиночество волчицы, вдруг потерявшей своего Ладо.
- Где он? А он не приехал? Ах, да, да… ну как сказать… в гостях он. У друзей, - нашёлся с ответом есаул и продолжил – к князьям-казакам поехал. Ох, знала бы ты, панна, какие они храбрые воины! Истинные казаки, даром, что ляхи. Да не бойся, девка, погостит и к тебе вернётся, - и не надо было быть ведьмой, чтобы понять – не верил казак своим словам.
* * *
Вскоре Горпина завела привычку спать днём, а ночью бродить по городу – всё равно не заснуть, а волки не могли притронуться к живым: только шипели да скалились, но все ведьмины прогулки заканчивались у дома старушки. Она вместе со зверями стояла, ожидая чего-то; и холод не трогал её, словно она вместе с волками переступила ту черту и оказалась в ином мире, где уже ни мороз, ни жара, ни голод, ни жажда – ничто не важно, а важно лишь хрип, лишь рваное дыхание, лишь ускользающая жизнь, притаившаяся в соседнем доме, куда не войти… «Если только нас не пустят» - внезапная догадка, словно молния, прошила мозг Горпины, пробудивши её из дрёмы.
- Пустят, - прошептала под нос Горпина, стуча в дверь.
«Пустят!» - набатом била в её голове единственная мысль, когда она, ловко копируя голос маленького ребёнка, просила:
- Откройте двери! Умоляю, откройте двери – мне страшно! Мне так страшно, добрая пани, откройте двери!
Кто-то из слуг сжалился над ребёнком. Кто-то – Горпина не запомнила лица того, в чью глотку она вцепилась зубами, чью кровь она пила. Оставив растерзанное тело в сенях ведьма пошла к больной. Другая служанка, увидев столь страшную расправу, выпрыгнула из окна, но Горпина и не собиралась её останавливать – она была сыта.
Волки тем временем уже рвали на части серебристое облачко, которое поднялось над мёртвой ляшкой.
* * *
Домой Горпина пришла на шатающихся ногах и с хмельной головой – что говорить ни вино, ни даже Богуновы ласки так не пьянили её как горячая кровь. Кровь! Кровь! Ничто не согревало её так, не насыщало, не давало таких сил: казалось, теперь она могла летать, в пыль превратить горы и спалить моря. Вот только давили её стены, потолок, рухлядь, да вонючие травки.
- К чёрту всё! – с диким криком бросилась ведьма к снадобьям на столе. – К чёрту! - разбивались глиняные сосуды, - К черту! – осыпались на пол порванные травы, - К черту! – ударились о стену резко открытые ставни, - К черту! К черту! К черту!!! – рвала, топтала плоды своих многодневных усилий Горпина. А потом, враз обессилев, упала на землю. Несколько мгновений лежала, часто и шумно дыша, затем села и странно спокойным голосом заговорила, трогая руками черепки: - отворотное зелье, приворотное зелье… - и, не договорив, затряслась то ли от рыданий, то ли от смеха.
«Спать на полу – дело дурное. Это ещё Хавронья Петровна накрепко вбила девушке в голову. Пожалуй, это был единственный завет соседки, которого надо действительно придерживаться. Только два раза я его нарушила: этой ночью, да ещё тогда с Богуном. И что удивительно: и разу не замёрзла, не простудилась и боли в спине меня не мучили – ни одна из опасностей, грозивший по словам многоопытной соседки, не настигла меня. Зато после таких ночей осталась я с разбитым сердцем и обозлившимся на меня городом – Хавронья Петровна не могла бы догадаться, что сон без тюфяка может иметь подобные последствия».
Но всё это Горпина будет думать потом, а сейчас она лежала среди волков, зарываясь пальцами в серую шерсть, греясь от их призрачного тепла. И снежинки блестели в первых лучьях рассвета. Просыпался Чигирин.
«Скоро уже перепуганная служанка старухи вылезет из той норы, в какую она забилась, и всем всё расскажет».
Но всё это будет потом, сейчас же снег, заносимый ветром в окно, припорашивал черепки. Сейчас Горпина будто лежала на облаке, засыпая, засыпая…
Потом она вспомнит про перекошенное лицо, растрёпанные волосы да белёсые гляделки служанки – сейчас же видит она сквозь дрёму тяжёлые тёмные косы, пухлые губы, да чёрные очи с поволокой и лениво думает, что лучше бы не видеть во век тех очей ни ей, ни Богуну.
* * *
Поздним утром Чигирин бурлил, словно котёл в дурного кашовара – соседи, увидев открытые двери, сразу почуяли неладное, а, не докричавшись никого, зашли в дом испугались и принялись креститься – в сенях лежал слуга с перегрызенным горлом. Вначале думали на на животное – бешенная собака или что-то в этом роде, но потом старый пан Слепнёвский, человек знающий и опытный, заявил, что убийца - человек. При этом он объяснял своё утверждение, опираясь не только на особую форму укусов, но и на многие другие менее заметные признаки. Под конец его рассказа, зеваки начали отодвигаться подальше от сего опытного человека, испугавшись того, где он мог получить такой опыт. Но больше всего людей испугало и удивило то, что неведомый убийца не ограбил дом.
Снег за ночь покрывалом укутал улицы, собаки не брали след и матёрые кобели скулили, словно щенки - уже думали обвинить жидов, как ближе к полудню появилась служанка. Девка дрожала и заикалась так, что понять что-либо было не возможно. Её как могли успокаивали – утешали, напоили немного горилкой, и дали несколько оплеух, но самый больший толк был от слов, что «верно девка сама и виновата, коль объяснить ничего не хочет», на сказавшего такое правда все посмотрели, как на умалишённого, потому что «как такая малявка могла бы убить такого мужика?», но служанка пришла в себя и начала свой рассказ. Хоть убийство и произошло на её глазах, она от страха мало что запомнила: знает только, что Трохим сам открыл двери, и что убийцей была черноволосая женщина громадного роста, одетая в белую сорочку.
Женщины заохали, что то видать сама смерть пришла, но многомудрый Ян Слепнёвский снова взял слово и заявил, что смерть обычно управляется косой, а не зубами.
Но вскоре вспомнили горожане про одну высокую девушку – сироту из Дона, про которую ходили по Чигирину слухи самые странные, но когда толпа добралась к дому ведьмы, та уже сидела на своём жеребце. Отчего-то люди расступились пропуская всадницу и стаю то ли собак, то ли волков увязавшеюся за колдуньей.
- Какие волки? – упыри. – припечатал опытный пан Слепнёвский.
* * *
Пускаться в путь одной через зимнюю степь – ещё глупее чем спать на полу, но что уж поделать – Горпина часто поступала глупо, да и в этот раз она была не одна: с ней были её волки, её стая! И вместе они убегут и от чигиринцев, и от чёрных глаз атамановых, и от девичьих очей с поволокою. И она закричала пронзительно и сильно, так, что аж степь задрожала.
Глава V
читать дальше«Говорят, что один человек в зимней степи обречён на смерть: что же я не была одна, - думала потом Горпина, - может мои волки искали мне пищу и защищали мой сон? Хотя я не помню, чтобы я ела или спала. Помню лишь ветер, редкий острый снег, бег моего коня, его копыта, разбрасывающие грудки земли, и стаю моих волков, мчящихся без шума и без тени».
Кто из них первым заметил то урочище, Горпина не знала. За водопадом обнаружилась долина со старым домом, конюшнями и мельницой. Везьде, где только могла, росла кукурудза – кто-то, наверное, раньше акуратно рассаживал ее на грядках, но сейчас уже и не скажешь где они были.
На пороге дома лежала женщина. Высокая. Богато одетая. И давно мертвая. У нее были длинные черные косы, поблекшие и грязные, красные бусы сверкали в лучах солнца, оскаленные зубы были белыми, словно жемчуг. От нее пахло сладкой гнилью и почему-то порохом.
Волки даже не попытались понюхать или лизнуть тело – они поопускали головы и скулили, как собаки. Горпина выкопала яму, найденной в сенях мотыгой, и положила туда женщину и прежде чем зазыпать землёй, потрогала зубы-жемчужины, лениво поразившись их белизне и гладкости. Зубы были крепкими и вырвать их не получалось.
Закончив погребение, Горпина пошла собирать кукурудзу. Набрала полный подол льдышек-качанов. В доме она её почистила, вылущила зёрна в мыску, розтирала замерзшие пальцы и вдруг с неё сошло то бездумное отупение, владевшее нею всю дорогу. Она огляделась и задумалась мыла ли она руки после похорон и можно ли теперь есть эти зерна? А есть хотелось: голод и усталость разом навалились на неё. Она точно помнила, что недалеко протекал, не успевший застыть ручей, но это ничего не значило. Она принюхалась – кажеться не пахнут.
Нужно было пойти на мельницу, там же должны быть жернова, хотя Горпина давно уже не пользовалась ими и – сказать по правде – не хотела начинать. Ведьма последнее время имела дело со злаками только в виде муки и уже очищенных от шелухи круп, а ещё чаще с готовыми кашами и хлебом в харчевнях… В животе заурчало и Горпина открыла заслонку печи. «Похоже на моей улице праздник начался», - подумала Горпина, увидев заботливо сложенные дрова – осталось лишь огонек поднести.
– Меня ждала что ли?, - спросила саму себя.
– А если и так?, - морозным воздухом дохнуло ей в лицо.
* * *
Все же нужно было поискать те распроклятые жернова! Кукурудза одуряюще пахла, оставаясь при этом одуряюще твердой. Измучившись Горпина стала питьт воду, в которой та варилась.
Утром она проснулась злой и скрипела зубами, стоило ей только подумать о всех тех делах, которые нужно ей переделать: отчистить дом, доварить еду, вытрепать ковры, постирать свою одежду, узнать как здесь с припасами, выяснить где это здесь: она, кажется, проезжала мимо города… проезжала…
– О Боги! Конь!
К счастью, коня, брошенного на дворе, не тронули ни волки, ни местные – он щипал траву ис-под снега и обиженно поглядывал на хозяйку. Горпина облегченно выдохнула и впервые за долгое время радостно улывнулась:
– Нодо еще и овса купить.
Понимаю, что это слишком маленький кусочек, чтобы назвать его главой, но написала я его давно, а продолжение никак в голову не приходит – пусть лучше здесь висит, чем на листках где-то потеряется.
Поздравляю, всех, кто всё таки верит, что этот фик допишется, с прошедшими праздниками и желаю вам всего самого лучшего в новом году.
@темы: Фанфик, Огнем и мечем
-
-
21.10.2015 в 11:38-
-
26.10.2015 в 20:42-
-
06.11.2015 в 21:26горячим нравом, п
рисмотр ой как нужен!
Жду продолжения с нетерпением!
-
-
14.09.2016 в 22:12-
-
15.09.2016 в 17:54Я замечала, что многим не нравится это "безрассудство" моей героини, но ведь в книге она целовалась с казаками в конюшне (и я думаю, что они не только целовались), приставала и к Богуну, и к Редзяну. Одним словом, я думаю, что Горпине и полагается быть легкомысленной.
-
-
21.09.2016 в 03:40-
-
26.09.2016 в 23:33-
-
14.03.2017 в 18:52- Вот черт, - пробормотала девушка отдышавшись.
- Звала? – спросил атаман и почти вплотную подошёл к ней.
))))))
Будет еще? Пожжаааалуйста!))))))))
-
-
21.03.2017 в 09:42-
-
21.04.2017 в 14:01А пока не надоест и посидит с волками). А с жизненным путём у моей Горпины всё предсказуемо - в шапке фика AU, увы, не стоит.
-
-
02.05.2017 в 02:35-
-
10.05.2017 в 17:05Я тогда хотела сказать, что всё будет как по книге. Ну а волки и в книге существуют - там казаки Богуна вначале думали что то собаки или волки, а потом решили, что это упыри с ведьмой живут.
Но ведь упыри - это воставшие мертвецы, славянские родственники вампиров, которые чаще всего существуют на базе тел ведьм, ведьмаков и характерников (существовали специальные похоронные обряды для таких сущностей, которые должны были обезопасить людей от появления упырей). Внешне они похожи на людей (бледнее только), но о жизни своего тела не знают - могут убить и своих бывших родственников (да и вообще они довольно безмозглые создания).
Но, пан Сенкевич, как упырей можно с волками спутать?)
-
-
02.11.2017 в 16:40Ну, у страха глазам вообще велики)
А с жизненным путём у моей Горпины всё предсказуемо
Так может, еще в процессе появятся варианты?))) А пока и так очень интересно!
-
-
19.11.2017 в 02:20